По утрам Лера снова тратила на дорогу на тридцать минут дольше и в первое время даже встречала Артёма, который тем же маршрутом вёз с утра на работу Дашку. Вечно недовольную Дашку. Лера видела, как, стоя в утреннем «плотнячке», они порой ругались в машине. Дарья размахивала руками, что-то выговаривая, а Артём отворачивался и подмигивал Лере в стекло.

На работе отношения тоже стали напряжённые. Лера надеялась, что Даша, одержав над ней такую «сокрушительную победу», уведя у Леры мужа, уже зная про их официальный развод, наконец, оставит её в покое. Но у этой странной девицы появилась новая полоумная идея. Она почему-то решила, что Лера беременна.

Да, Лера стала нервной и раздражительной. Но у неё были на то причины и без взыгравших гормонов.

Она невыносимо скучала по Кириллу, просто извелась за этот месяц без него. Плюс негативность мамы, плюс отголоски развода ещё болели в душе, ещё нервировали предстоящий переезд и новая работа, да и эта холодная осень — всё способствовало тому, чтобы Лера выглядела не особо счастливой. Но в её небольшом окружении это послужило причиной новых сплетен.

Что за интерес был у Дашки — распространять слухи о том, что Лера беременная, — Лера никак не могла понять. Если она беременная, то только от Артёма. Дашке-то это зачем? Но так же, как прошлый раз Дарья нелепо упорствовала в своём романе с Неверовым, так же уверенно сейчас она отметала все отрицания Леры.

Лера хотела поговорить об этом с Артёмом, но он уже уехал на вахту, и связи с ним, как обычно, в его тайге не было.

К тому же, чем активнее Лера отрицала, тем многозначительнее становились намёки коллег, что им всё известно. И Лера просто плюнула. Пусть думают, что хотят. Она-то знает правду, которая своей очевидностью скоро выплывет наружу, и все эти разговоры и так утихнут. Только её настроение это не улучшало.

Дома был ад, на работе — преисподняя. Лера надеялась, что будут командировки, — хоть на пару дней уехать бы куда подальше — но не утвердили ни одну. Даже уже спланированную на Сахалин и ту отменили. Лера мечтала, что её вызовут в Москву хотя бы на собеседование. Но и этому пока не судьба было случиться.

И только Кирилл ещё поддерживал Леру в этом беспросветном тумане, неизменно находя для неё тёплые и добрые слова. Но надолго ли его хватит выслушивать Лерины жалобы? Она так боялась остаться и без него, что лишний раз старалась не жаловаться, ведь ему тоже приходилось несладко.

Но чем дольше длилось это промедление с работой, чем упорнее Лера отказывалась от переезда с увольнением, на котором настаивал Кирилл, тем разговоры их становились суше и короче.

И может потому, что Лериного спокойствия и весёлости становилось всё меньше, а жалоб всё больше, Кирилл тоже первый раз за всё время их общения разозлился. А началось всё с рокового слова «беременность».

Собственно, всё постоянно крутилось вокруг неё. Но в глупые слухи о своей мнимой беременности Лера не стала его даже посвящать. А вот про настоящую беременность его жены решилась заговорить. Потому что прочитала, наконец, бумаги деда.

О том, что это была выписка из медицинской карты Игоря, Лера не могла сказать. Но некоторые вещи ей были непонятны, поэтому она решилась спросить.

Правда, выбрала для этого явно неподходящий день. Кирилл с утра был не в духе, несмотря на выходной. Уставший, рассеянный, озабоченный.

— Не надумала ещё всё бросить? — спросил Кирилл сухо, когда Лера снова пожаловалась, как ей всё надоело.

— Нет, — коротко ответила она, прислушиваясь, как скрипит под ним кровать, когда он меняет положение тела. — Страшно представить, какие поползут слухи, когда я уеду.

— Нашла о чём беспокоиться, — усмехнулся он. — Люди вообще склонны распускать сплетни и всё переиначивать, как им видится с высоты их жизненного опыта. Никого не интересует правда. Ты её знаешь. Я её знаю. Этого достаточно.

— Как чувствует себя твоя жена?

— Прекрасно, — он хмыкнул. — Я регулярно справляюсь о её здоровье у её врача.

— А с Настей вы разве не общаетесь?

— Лера, если ты хочешь поговорить о моей жене, давай я дам тебе телефон Степана.

— Боюсь, я буду не лучшей собеседницей, учитывая, что он категорически против того, чтобы ты со мной общался.

— Он не против. У него нет права голоса. Но о том, что он взял на себя опеку над моей женой, пока я активно самоустраняюсь, мне сказал даже врач. Благо мы с доктором старые знакомые ещё с тех времён, как я лично занимался организацией всяких учёб да семинаров, а он был нашим консультантом по «Женскому здоровью».

— Стёпа возит твою жену на осмотры? — усмехнулась Лера, вспоминая про тот огрызок в машине.

— И не только. Но я совершенно не настроен говорить про этих двоих, — Кирилл выдохнул. Кровать снова заскрипела.

— А про твоего брата можно задать тебе несколько вопросов?

Лера тоже сидела на постели, глядя, как за окном беснуется ветер и раскачивает скелеты деревьев на фоне серого неба, по которому совершенно невозможно было понять, какое сейчас время дня.

— Спрашивай, счастье моё. Тебе всё можно, несмотря на то, что я расстроен, даже зол. Это не из-за тебя. А Игорь был светлым и чистым человечком. О нём мне говорить всегда приятно.

— Скажи, он уже родился с отклонениями или это выяснилось потом? — Лера потянулась к приготовленной хурме, но подумала, что может испачкать документы, разложенные на кровати, и передумала. Отщипнула виноградинку.

— А как у грудного ребёнка можно выявить отклонения умственного развития? — Кирилл тоже чем-то захрустел, похожим на сухарик. — Конечно, нет. Всем казалось, что он растёт обычным малышом. В меру общительным. В меру развитым. Но потом он заболел, и это спровоцировало его проблему.

Лера посмотрела на фотографию. Старенькую, немного пожелтевшую. Симпатичному мальчишке на ней года три. Озорной взгляд, счастливая улыбка, в зубах зажат карандаш. И рисунок перед ним. Домик, дым из трубы. Обычный детский рисунок обычного нормального ребёнка.

— А что спровоцировало? Какое именно заболевание?

— Мама говорила, что это была прививка, — вздохнул он, поперхнулся своим сухарём, закашлялся. — Но врачи уверили, что прививка послужила лишь толчком, что всё дело в генетике. А мама у меня не из тех людей, что правды добиваются силой. Мягкая, интеллигентная, очень спокойная. Она доверилась врачам.

— А бабушка? Дед? Он не выглядит у тебя робким.

Пока Кирилл снова откашливался, потом шипел открытой бутылкой воды, пил, Лера пробегала глазами газетную статью о страшных последствиях прививок. Но вырезка была довольно свежей, не тех махровых лет, когда Игорю могли ввести такую же роковую вакцину. Рядом лежали и записи из его медицинской карты, в которой было указано, что на АКДС у него наблюдались субфебрильная температура, жидкий стул на десятый день. Госпитализация.

— Дед с бабушкой тогда устроили целое расследование, чтобы выяснить правду, — напомнил о себе Кирилл. — Но толком ничего не добились. Конечно, если бы что-то и было, врачи всё равно скрыли бы. И карточку потеряли, и записи удалили. Но когда стали выставлять виноватой мою мать, отец рассвирепел и запретил деду лезть. Здоровье Игорю уже было не вернуть. А потом родился я, и в страхе, что со мной может повториться то же самое, меня с детства таскали по всем врачам, каким только можно, и вклеили мне в анамнез эту «олигофрению в стадии дебилизма», которую к тому времени поставили брату.

— А что думала по этому поводу твоя жена?

— Ты опять? — усмехнулся Кирилл. — Она у меня как Мичурин. Считает, что не стоит ждать милостей от природы. Маминым рассказам она не доверяла, потому что все матери предвзяты, и моя могла не обратить внимания на отклонения у ребёнка. В прививки и Пастера, наоборот, верит, как в богов, считая пользу от них несравнимой с возможными рисками, осложнения — единичными случаями и страхи преувеличенными. К тому же дед всё время травил её за эту озабоченность детьми, да и не только. И всегда говорил, что были у нас в семье дебилы и похлеще меня.